ЮРИЙ ШАФРАНИК, председатель Высшего горного совета, председатель Совета Союза нефтегазопромышленников России

Разумеется, этой основой является наш НГК – нефтегазовый комплекс. Именно он – главным образом – позволил пережить кризисные и санкционные испытания и остается главной базой для подъема, трансформации и модернизации всей экономики РФ. В сложных условиях на отлично сработали практически все компании НГК. Особенно успешно действовали те, которые ещё в 90-х годах прошлого века избрали правильный путь отраслевой реформации. И те, кто в последние 15 лет настойчиво реализовывали перспективные проекты.

Нельзя не отметить и возросшую ответственность органов власти за профессиональные, взвешенные решения – как актуальные, так и устремленные в будущее. Но главное заключается в том, что в ближайшей и долгосрочной перспективе необходима упорная материализация тезиса ресурсно-инновационного развития энергетики и экономики страны в целом.

При этом мы обязаны признать, что действующая Энергетическая стратегия государства нуждается в серьезной коррекции. Она создавалась в иных геополитических условиях, когда для маневра в реализации намеченных целей у нас был определенный временной резерв, позволяющий – хотя и с опозданием – исправлять стратегические ошибки. Однако сейчас (в атмосфере обострившейся мировой военно-политической и, соответственно, экономической ситуации) у нас нет права ни на одну ошибку, значит, стране нужен кардинально новый подход и к топливно-энергетическому комплексу.

Что касается ошибок… Ещё в 2010 году по объёмам производства сжиженного природного газа Россия более чем в шесть раз опережала США. Сегодня же отстаём от них в три с лишним раза. А всё дело в том, что в своё время мы неверно сконцентрировали свои усилия. И теперь, с учётом санкций, нам будет крайне тяжело изменить ситуацию в свою пользу.

Аналогичная картина сложилась и в нефтегазохимии. В начале 90-х годов прошлого века предполагалось (правительственными решениями) ускоренное строительство пяти предприятий для глубокой переработки углеводородов в Западной Сибири: в Тобольске, Нижневартовске, Увате, Сургуте, Новом Уренгое. Конечно, 90-е годы были, мягко говоря, не лучшими для воплощения таких замыслов. Но за 24 года нового века их осуществление представляется обязательным. Однако в наличии у нас только тобольский СИБУР, который не в силах снизить зависимость нашей экономики от зарубежной продукции высокого передела нефти и газа – особенно в период санкционного давления.

Поэтому ещё раз подчеркну: настало – даже грянуло – время безошибочных решений и правильного использования нашего энергетического потенциала, время безупречно точного целеполагания.

И такой опыт у нас есть. Если говорить о стратегии развития энергетического сектора (как локомотива экономического развития всей страны) во второй половине XX века, то тут, вне всяких сомнений, предстает во весь рост Западно-Сибирский нефтегазовый комплекс. Он был и остается самым колоссальным экономическим проектом в мире, ни с чем не сравнимым по стремительным срокам строительства, по вложениям людских и материальных ресурсов, по темпам достижения намеченной цели и по выдающемуся конечному результату. И сегодня экономическое благополучие России во многом зиждется на этой производственной базе.

Мы обладаем опытом революционного отраслевого обновления. Достаточно вспомнить «новейшую историю» угольной промышленности. В 1989–96 гг. на её дотирование у государства уходило 1,6% ВВП при наличии в отрасли 900 тыс. работников. С 2000-х и далее – за счет правильного целеполагания реформ – в отрасли работают порядка 142 тыс. человек, а угля добывается намного больше… Но вот, для примера отраслевой инфантильности, берем авиапром. До 1986-го им выпускалось 130–150 гражданских самолетов в год, причем довольно конкурентоспособных по тем временам. Потом из-за недофинансирования стало производиться 80–60. При этом за последние 12 лет закуплено более 250 зарубежных авиалайнеров. (А летным училищам не на чем обучать курсантов.)

Вот где (как, впрочем, и в нефтегазовом сервисе) «зарыта бомба замедленного действия!» Конечно, нельзя забывать, что состояние изоляционизма, в котором пребывал советский нефтегаз, отсутствие конкуренции с внешним миром привело к тому, что к концу 1980-х мы уже заметно отставали по производительности труда и эффективности производства от лидеров мирового уровня. И когда в начале 1990-х в отрасль пришли западные сервисные компании вместе с передовыми технологиями и оборудованием – это было отлично. Мы прорвали изоляцию, обогатились компетенциями. К примеру, мы прежде делали горизонтальное отклонение участков скважин 200 метров, а сейчас делаем 2 км и более в пласте шириной полтора метра. Мы впитывали все, быстро учились, не боялись конкурировать. И были созданы вертикально интегрированные компании, которые достигли высочайшего мирового уровня: мы стали способны конкурировать с любым зарубежным партнером.

А потом случилась вещь, которая сыграла с нами злую шутку. Бешеный поток нефтегазовых доходов, обрушившийся на нас в первой половине 2000-х, вскружил голову: нам стало выгоднее и проще купить готовое оборудование или даже готовую услугу по разведке, бурению или добыче, чем «заземлять», осваивать зарубежные технологии, «выращивать» свои собственные. Агитация и политическая воля государства уперлись в людей, которые умели только «делить». А профессионалы, которые способны выполнить любую поставленную задачу, были уже не востребованы.

В России за 1990-е годы и начало 2000-х произошла глубокая деиндустриализация экономики. Особенно сложная ситуация сложилась в базовых отраслях – машиностроении, станкостроении, производстве энергетического оборудования… Страна попала в полную технологическую зависимость от импорта. Например, у российских компаний практически нет своих технологий и оборудования для подготовки и разработки морских месторождений, в том числе на арктическом шельфе (около 90% ключевых технологий добычи углеводородов на шельфе – иностранные). А меры по импортозамещению этих технологий, принятые ещё в 2014 г., пока не дали значительных результатов.

Аналогично, если даже не хуже, обстоят дела и с программным обеспечением производственных процессов – от геологоразведочных и поисковых работ до разработки месторождений и переработки углеводородов. Именно наша технологическая зависимость значительно укрепила уверенность Коллективного Запада в успешности своих санкций. Эти санкции затрудняют, прежде всего, развитие новых нефтегазовых проектов в стране, особенно тех, которые ведутся на шельфе или направлены на разработку ТРИЗов.

Угрозы для технологической сферы экономики страны пока чрезвычайно серьёзны. Чтобы их минимизировать, нужны экстраординарные меры. Речь уже идёт не об импортозамещении, а об импортонезависимости. Мы хорошо знаем слабое звено нашей экономики – это инновации. Даже очень перспективные разработки науки не внедряются промышленностью. Хотя нефтегазовое оборудование – столь же стратегически важная для нашей страны продукция, как и военная техника. Никому же не приходило в голову завозить в Россию танки Challenger, Leopard, Merkava или Abrams (причем наш ВПК не просто учитывает качество лучших образцов зарубежной военной техники, но и, как показывает опыт СВО, создает более эффективную свою). А вот нашпиговывать стратегические объекты нефтяной и газовой отрасли импортной техникой почему-то было возможно.

Хотя о том, что разрыв между наукой и промышленностью необходимо преодолеть, говорится далеко не один год, по многим направлениям этого так и не произошло. И здесь компании НГК должны брать пример с нашей оборонки, где давно отработан эффективный механизм внедрения научных разработок.

Надо твердо усвоить: больше западных технологий не будет. И главный вывод сегодня: купил – и ты от кого-то зависишь, произвел сам – возможно, кто-то зависит уже от тебя.

Компания «Татнефть» десятилетиями делала то, что считалось невыгодным. Выгодным считалось добыть и продать нефть-сырец. А «Татнефть» целенаправленно вкладывала деньги в нефтехимию – в производство шин и другой полезной продукции. И сейчас у нее есть небольшой экспорт, так что от западных санкций компания практически не зависит. А зарабатывает она на переделе сырья, получая хорошую прибыль. Подчеркну: это, конечно, следствие политики не только компании, но и руководства Республики Татарстан.

Убежден, что сегодня главная задача всех нефтегазовых компаний – создание новых предприятий для получения добавленной стоимости за счет максимально глубокой переработки всех извлеченных ресурсов.

 Следовательно, необходимы эффективные способы стимулирования производителей.  Пусть это будут СРП или иные формы сотрудничества (называйте их как угодно), лишь бы множились глубина переработки и число высокотехнологичных, высокооплачиваемых рабочих мест.

Среди экспертов – особенно западных – бытует мнение, что мировое потребление углеводородов будет резко снижаться. Однако более очевидно, что потребление газа в мире будет расти. К 2030-му году планете нужно получить дополнительно 150 млрд кубов. Это грандиозная задача, требующая сотен миллиардов долларов вложений. Речь, подчеркну, идет о мировой проблеме. Особенно при лихорадочных заявлениях об увеличении потребления угля, стремлении умножить составляющую атомных электростанций и т.д. Все это говорит о суете и авантюрности. На самом деле, углеводородной энергетики будет не хватать, а газовая проблема уже сегодня обостряется.

Но это относится к миру в целом, конечно, включая нас. Однако у нас есть собственная задача из задач: как и в годы создания Западно-Сибирского НГК, необходимо разработать не менее амбициозную программу. В чем она состоит, если те 100 млрд кубов газа, от которых Европа отказалась, у нас останутся готовыми на продажу и использование?

По моим оценкам, 20 млрд кубов в год потребуется на догазификацию страны (крупнейшие регионы в восточной Сибири, располагающие крупными газовыми месторождениями, до сих пор не газифицированы). Надо значительно расширить газификацию внутреннего рынка, которая составляет сейчас всего 73%. А производство СПГ – малотоннажное, которое уже неплохо развивается, и среднетоннажное, которое мы обязательно освоим в ближайшие годы, потребует ежегодно ещё 30 млрд кубометров. Но тут очень важно систематически спрашивать за реализацию программы – помогать, организовывать, стимулировать. Привлекать «смелых» зарубежных инвесторов, а если не получается – опираться на собственные силы.

Мы на производство удобрений тратим примерно 25 млрд кубов газа в год, а в партнерстве могли бы еще 20 млрд пустить на переработку. Это сделать непросто, да и с зарубежным рынком будут сложности, но… дорогу осилит идущий.

С газохимией ситуация особая. За последние 10 лет мы увеличили закупку импортной химической продукции с $15 до $30 млрд в год. В «старые добрые времена» нас бы заставили за пару лет сократить эту сумму – как минимум – наполовину. То есть на $15 млрд в год надо создавать продукцию высоких переделов именно в России (на что уйдут опять-таки многие миллиарды кубов газа). И добиться этого – прямая обязанность тех, кому выполнение данной задачи должно быть четко прописано властью.

А впереди ещё не просто экономико-энергетическая, а политико-экономико-энергетическая задача – расширение сотрудничества с Китаем. Поставки природного газа в Поднебесную непременно возрастут и к 2025 году достигнут 48 млрд кубометров. Отдельный вопрос – это ведущиеся сейчас переговоры по проекту «Сила Сибири-2». Его решение зависит от энергетической политики Китая: потребуются ли там дополнительные ресурсы из России? Перспективным вариантом может стать и турецкий хаб.

Взаимодействие в сфере энергетики также крайне важно с Казахстаном, Туркменией, Узбекистаном и Азербайджаном (на взаимовыгодных договорах, заключенных с каждой из этих стран).

Все сказанное по силам правительству и предпринимателям при условии ясного представления, кто и что делает, кто и как за это дело отвечает. Ведь у нас есть мобилизационный опыт, характерный для великой державы!

Повторю, что сейчас радикально выросла ответственность государственных органов за координацию, безошибочность в определение целей и задач – и за организационную волю в их реализации. И если это последовательно и твердо делать, учитывая нашу интеллектуальную и профессиональную квалификацию, то в ближайшие годы мы непременно начнем подниматься в экономической сфере.

Наиважнейшей стратегической задачей российской энергетики в условиях ограничений является максимально рациональное использование имеющихся у отрасли ресурсов. В итоге сократятся затраты, будут изменены производственно-логистические схемы, адаптируется вся система в целом.

За два-три года нужно, во-первых, максимально эффективно использовать все имеющиеся мощности и в добыче, и в переработке, и в нефтегазохимии, попутно выполняя заказы внутри страны. Главное – предельно рационально вовлекать в дело все, чем мы располагаем (ресурсно, научно, производственно и технологически) на основе капитальной ревизии всех потенциалов. За два-три года наладить производство того, что мы закупаем за рубежом. И тогда начнет расти доходная часть промышленности в целом — в том числе за счет продукции глубокой переработки.

Среднесрочными задачами являются:

Для компаний НГК и отраслевых общественных организаций, включая Союз нефтегазопромышленников:

• проработать инициативу создания подземных хранилищ нефти как компенсаторов возможных временных перебоев с поставками и добычей нефти;

• изучить возможность создания фонда скважин на будущее, из которых пока не будет добываться нефть, но создание которого обеспечит работой предприятия нефтесервиса.

Для Правительства РФ и регуляторов:

• в целях стимулирования поиска и разработки новых месторождений, в особенности ТРИЗов и малых месторождений, соответствующего развития малых компаний, необходимо откорректировать систему налогообложения: возвратить правило двух ключей, когда значительная часть налогов идёт в доходы регионального бюджета, и ввести пониженную ставку НДПИ для малых компаний;

• в целях стимулирования развития нефтегазохимии ввести практику государственного кредитования создания и развития соответствующих производств под пониженную ставку кредитования, соответствующую общемировым параметрам.

Что касается долгосрочных задач, то в условиях энергоперехода и глобальных санкций необходимо значительное снижение затрат на производство нефти и газа, своеобразный «разворот» от требований и просьб о субсидиях и льготах к новым технологическим разработкам, которые кратно снижают издержки производства. Но чтобы добиться устойчивого снижения издержек на разведку и добычу углеводородов, необходимо, прежде всего, не жалеть денег на развитие отраслевой науки. Это одновременно позволит решить и проблему оттока за рубеж научных кадров, особенно перспективных молодых учёных, которые в настоящее время массово «отсасываются» из России через многочисленные представительства зарубежных компаний.

Другими долгосрочными задачами остаются:

• Всемерное развитие нефтегазохимии, глубокой переработки углеводородного сырья;

• Развитие малого бизнеса путем либерализации налогового законодательства, совершенствования регуляторики и улучшения условий кредитования.

• Повышение эффективности антимонопольного законодательства, усиление контроля за ценообразованием естественных монополий.

Считаю важным подчеркнуть, что для достижения подобных целей нам необходимо активно работать с другими отраслевыми ассоциациями и объединениями, особенно нефтесервисными, Агентством нефтегазовой информации, Институтом нефтегазовых технологических инициатив (ИНТИ) и другими профильными организациями.

Крайне обязательно создание благоприятнейших условий регионам (включая передачу им всех прав на мелкие месторождения горного сектора) для осуществления перспективных проектов, а также радикальное улучшение всего, что связано с привлечением и защитой российских и зарубежных инвестиций.

Мы живем в эпоху стремительных перемен, когда ключевые отрасли мировой экономики вступили в период глобальной трансформации, в том числе и под воздействием социально-экологических и военно-политических факторов. Но мы также понимаем, что любые испытания и изменения – это стимул для дальнейшего развития, это поиск новых идей и решений (с учетом, что нельзя жестко противопоставлять, например, энергопереход развитию традиционных отраслей энергетики, прежде всего нефтяной и газовой).

Понятно, что в условиях энергоперехода и беспрецедентного санкционного давления бюджетные поступления России от экспорта энергоресурсов снижаются. Но это должно стать дополнительным, возможно, последним доводом для руководства страны сделать то, что нужно было сделать ещё в прошлом десятилетии: принять все возможные меры по ускоренной диверсификации российской экономики, обеспечению всех условий для развития нефтегазохимии и других отраслей, связанных с глубокой переработкой природных ресурсов, а также с необходимостью стремительных технологических прорывов!